Драченин Максим Александрович родился 27 февраля 1983 года.
В 2002 году окончил Новосибирское государственное театральное училище, мастерская
з.а. России А. С. Кузнецова и з.а. России Т.И. Кочержинской, по специальности актер
театра и кино.
C 1999 по 2002 гг. - актер Новосибирского молодежного академического театра "Глобус".
С 2004 года - Студент заочного отделения актерско-режиссерского курса РАТИ (ГИТИС)
п/р н.а. России В.Р. Беляковича. Специальность - режиссура.
В театре на Юго-Западе с 2004 года.
В кино с 2004 года: «Здрасьте, я ваше папо!», «Безмолвный свидетель», «
Марш
Турецкого», «
Жизнь, которой не было», «
Однажды будет любовь», «
Два билета в Венецию» и другие.
Интервью Евы Поляковой с Максимом Драчениным от 01.06.2012 года.
- Максим, ты уже получаешь третье образование, сейчас учишься на режиссерском.
Почему решил пойти туда?
- Почему... Причин, их много. Но когда начинаешь какую-то причину называть,
озвучивать, она теряет свой смысл, кажется уже не причиной или не основной, или
просто глупой. Есть режиссеры, например, которые говорят: «Дайте мне телефонный
справочник, и я его поставлю». Наверное, я не такой режиссер. Я хочу делать только
то, что меня впечатляет, затрагивает, волнует. Просто есть вещи, которыми бы я
хотел поделиться. Мне есть, что сказать. Это как в социальной сети выкладывают
всякие умные изречения. Ведь это не потому, что «я такой умный, сказал чью-то
фразу», - а потому что она меня впечатлила. Есть вещи, которые мне неинтересны,
есть, которые очень интересны. И для меня режиссерская деятельность одна из
приоритетных.
- В театре на Юго-Западе камерная сцена. А ты бы хотел ставить спектакли на
большой или на малой сцене?
- Однозначного ответа нет. Есть, например, спектакль, который я хочу поставить.
Изначально он задумывался для большой сцены. Потому что это сказка, а в сказке
должно быть волшебство. А для волшебства необходимы какие-то технические штуки.
Но потом во время сессии я имел возможность разминать здесь этот материал, и
понял, что мне интересней сделать спектакль для малой сцены... Мне всегда был
интересен большой зал, большая сцена - именно из-за технических возможностей,
когда, что-то куда-то двигается, крутится, летает... А здесь мы начали делать все из
каких-то золотинок, фантиков, пакетиков из подручных средств, и это как-то стало
оживать.
- Что такое, по-твоему, школа Беляковича?
- Энергетика. Мощь. Гротеск. Крайность. Объём. Какофония. Выверенность. Свобода,
когда ты - над материалом. Семья.
- Как ты, собственно, попал в театр на Юго-Западе?
- Неожиданно. Я не был знаком ни с Валерием Романовичем, ни с театром на Юго-Западе.
Познакомил нас ГИТИС (РАТИ), я поступил к Валерию Романовичу на курс. Когда я сюда
попал, мне сказали смотреть спектакли, и я смотрел. Я все время смотрел и боялся,
что не смогу так, как ребята. Я только на третьем курсе «созрел» и решился сказать
Валерию Романовичу, что хочу на сцену. Первым спектаклем в театре для меня стали
«Собаки».
- В театральное тоже попал неожиданно?
- Скорее, неожиданно для себя самого, но не для моей мамы. С химико-биологическими и
физико-математическими предметами у меня как-то не заладилось, да и не очень я
любил всякие цифры. Думаю, мама понимала, что лучше всего я сгожусь в театральном.
Не то что бы она мечтала, чтобы я стал артистом... Я ей говорил: «Может быть, я буду
стоматологом?» Она улыбалась и... И она просто всегда была рядом со мной. На
вступительных экзаменах, на всех дипломных спектаклях. Мы с ней потом гуляли
вдвоем, шли домой, иногда просто молчали. Я сейчас просто вспомнил про маму, потому
что я ее очень люблю. Она была очень добрым и светлым человеком. Царство ей
Небесное.
- Ты играешь в двух спектаклях с похожими названиями и еще, на мой взгляд, в
чем-то со сходными идеями («Мотылек» и «Эти свободные бабочки»). А как ты думаешь,
есть ли между ними что-то общее? И о чем, вообще, эти спектакли?
- Интересный вопрос, но я никогда не задумывался о... «насекомой» схожести. К
вопросу - о чем? Я никогда в жизни не скажу. Например, иногда после спектакля
прочитаешь чей-то отзыв или рецензию на твою работу или на сам спектакль и
думаешь: «Ого! И вот про это ты играешь! И там так глубоко и так интересно». Причем
такие разные мнения, что я, наверное, если бы вдруг решился озвучить, о чем я играю
в том или ином спектакле, то многие бы могли расстроиться, или, как минимум,
удивились.
- Как бы ты охарактеризовал Дональда?
- Он офигенский. Он где-то глубже, где-то интереснее меня, Максима Драченина. Где-то
ироничнее, юморнее, благороднее. В нас ведь всегда сочетается хорошее и плохое,
добро и зло, белое и черное, и оно балансирует. А в Дональда как-то само вложилось
от меня гораздо больше лучшего и меньше худшего. Он преданный. Я бы хотел, чтобы у
меня был такой друг.
- Тяжело играть слепого?
- Не легче, чем зрячего. Есть только одна особенная «тяжесть» - хочется увидеть. Ты
ограничен в актерском восприятии. Но...«у слепых есть орнаментальное чутьё,
внутренний шагомер, рецепторы скрытого мониторинга, а если хочешь проще -
автоматический определитель расстояния».
- Максим, почему погибает Лаэрт?
- Во-первых, его закололи голой, боевой, отравленной рапирой. Во-вторых, так написал
Шекспир. Ну, а в-третьих, сам Лаэрт произносит такие слова: «Я гибну сам теперь за
подлость...» А если серьёзно, то... Я недавно пересмотрел фильм «Последний самурай»
с Томом Крузом. Вот почему они там, эти самураи, погибают? Почему главный герой
умирает? Это, кстати, к вопросу о том, что, как только называешь причину, сразу
становится как-то глупо. Но, если кто-то мне сформулирует ответ на этот вопрос,
тогда и я скажу, почему Лаэрт дает себя убить.
- А мог бы ты что-нибудь сказать о Флинсе?
- Я завидую людям, которые могут, умеют объяснять - Флинс такой, потому что и т.д.
Единственное, что про него могу сказать: я получаю колоссальное удовольствие от
партнерства с Евгением Бакаловым, от того, что нахожусь с ним на одной сцене. Я
постоянно у всех учусь понемногу, но есть такие, как, например, Саша Наумов или
Женя Бакалов, - гиганты, рядом с которыми просто можно молчать, «питаться» и
получать удовольствие... В общем, Флинс - это сын Банко!
- Есть такое понятие, как «хорошо сделанная пьеса» А что такое, по-твоему,
«хорошо сделанный спектакль»?
- Там несколько должно быть составляющих. И одна из главных - это ансамбль,
актерский состав. Например, спектакль «Собаки». За что я его люблю, так это за
ансамбль. Мы, как одна большая семья. Мы все друг друга чувствуем. Там жизнь! Все
всегда на сцене, и никто ни на секунду не выключается, все всегда друг в друге и
всегда помогут. Даже если вдруг пропадет одна из составляющих спектакля, музыка
или свет во время действия, то оно всё равно восполнится актерским составом,
проживанием, жизнью. Отсюда и получается хорошо сделанный спектакль.
- Какие еще спектакли, кроме «Собак», являются для тебя образцами?
- Для меня ещё образцово-ансамблевый спектакль - «Эти свободные бабочки». Наш, этот
ансамбль, он - надежный, проверенный. Проверенный уже временем, трудом, «потом и
кровью». Спектакль рождался в любви, но с огромнейшими трудностями. Это было в
середине сезона. На постановку спектакля было отведено 2 недели, из которых10 дней
мы занимались формой - музыка, свет и прочее. В нем Ольга Авилова должна была
играть. Но она заболела во время репетиций. Ирина Бочоришвили репетировала маму.
Но почему-то играть не смогла. Поэтому Оля Иванова буквально за два дня до
премьеры влетела в спектакль. Сама премьера была испытанием. Что-то не заладилось,
текст не «на зубах», а в руках. Но всё это стало его силой, мощью, это дало и дает ему
бесконечную жизнь. Он у нас всегда разный. Он живой. Мы можем забыть где-то текст,
но от этого мы получаем, как будто, еще больший кайф. Он жи-вой!
- Что бы ты хотел поставить?
- Когда я поступал, мне, конечно же, задавали вопросы: какой театр твой, какой
спектакль хотел бы поставить. Я честно говорил, что не знаю, что бы я хотел
поставить. Ну, не знаю. Мне говорили: очень странно. Я думал, - действительно,
странно. А потом со временем стал набираться список, чем хочется поделиться.
Первое, чем бы я хотел поделиться, это «Хроники Нарнии: Покоритель Зари, или
Плавание на край света» по Клайву Льюису. Это, скорее, семейный спектакль. Я сам
очень люблю сказки, не пропускаю ни одной премьеры мультфильмов. Мне, вообще,
нравится образность. Когда, например, вместо телефона - паутина. Мне нравятся
такие вещи. Но я не люблю, когда ничего непонятно. Мне иногда не хватает на
Юго-западе предметов, которые можно двигать, брать, класть, бросать. Но форма,
созданная Валерием Романовичем, стала и моей частью. Особенно «световые
энергетические точки». Или, например, в идее моего спектакля действие происходит
на чердаке. Что должно быть на чердаке? Всякий хлам. Поэтому на сцене должен быть
хлам, а из этого хлама вдруг появляется картина, буквально собирается из обломков,
или вдруг - корабль, где-то нашли колесо или палочки соединили - получился штурвал.
Некое волшебство на наших глазах. То есть картинка складывается не из словесных
вещей, а из конкретных предметов. Вот что я бы добавил. Или ещё, шел когда-то
спектакль «Эти свободные бабочки» в Сатириконе. Там есть монолог, когда Дональд
рассказывает, как он, не видя, обращается с предметами. Что сделал Райкин. Григорий
Сиятвинда, исполнявший роль Дональда, когда рассказывал, брал предметы и как-то
виртуозно ими жонглировал, и в этом было, наверное, такое... «Ух ты!» Мне очень
нравится, когда возникает «Ух ты!» Или «Ого!»
- Ты следишь за работами современных режиссеров?
- Нет такого, чтобы я за кем-то конкретно «подглядывал». Я, вообще, не очень люблю
театр. В смысле - ходить и смотреть. И кино тоже не очень, когда всё подряд. Я
мультфильмы люблю. А так, есть авторитетные для меня люди, в театре, в кино - каждый
в своем. И когда они мне говорят: «Макс, посмотри вот это». Я смотрю. Смотрю и
отмечаю. Я, кстати, еще бы хотел попробовать себя в кинорежиссуре. Мне это
интересно. Хотя в кино многое зависит от оператора, как мне кажется.
- А сниматься тебе интересно?
- Конечно, интересно, и очень нравится. Вот только хочется чего-то такого...
Например, мне нравятся артисты Том Хенкс, Леонардо ди Каприо, Колин Ферт, Бред
Питт. И есть у них фильмы, как например, «Форест Гамп», «Полное затмение»,
«Авиатор», «Кровавый алмаз», «Король говорит», «Троя», и кассовость фильма здесь
совсем не причем. Для меня было бы достаточно хотя бы в одном таком фильме сняться.
У меня нет жадности, фанатизма - больше хочу! Мне хочется сделать что-то такое...
«вечное». Например, есть артисты, заходишь в их фильмографию, а там ее на 7 страниц,
а я этих фильмов даже не знаю. А тогда для чего все это?
- Чем еще интересуешься помимо театра?
- Я люблю детей. Я преподаю в воскресной школе. Но еще, будучи в театральном училище
в Новосибирске, с 16 лет я работал вожатым в пионерских лагерях. Мы всегда находили
общий язык, наверное, потому что я сам до сих пор большой ребенок. Мы как-то друг
друга всегда зажигали и зажигаем. Я заражаюсь от них особой энергетикой. Какая-то
необъяснимая взаимоотдача происходит. Причем она ведь может быть и со студентами,
и с партнерами, но эта другая: детская любовь к тебе и твоя любовь к ним... Вот чем я
увлекаюсь. Любовью.